Как сейчас помню, номер у этой дачи был 15, и она стала просто легендарной. Там столько ключевых для новой России документов было написано. Мне эту дачу никто не выделял, я сам себе ее организовал. Сразу после выборов в депутаты я попал в комиссию по подготовке Первого съезда. Раньше всем и всегда заправлял аппарат, а депутаты РСФСР решили, что хватит быть марионетками, надо разбираться, как работает вся эта внутренняя машинерия. Когда меня включили в эту комиссию, то я стал ходить по всем кабинетам, расспрашивать людей. Сейчас бы сказал, что я что-то вроде аудита пытался провести в «старом» Верховном Совете РСФСР и его Управлении делами – ХозУ. И я очень четко понял, что реальная власть именно там, где хозяйственные дела – все эти дачи, гаражи, транспорт, гостиницы и так далее.
И обладая этим бесценным опытом, в итоге дачу для работы я организовал сам. Надо же было себя и экспертов отключить от внешнего мира, чтобы не дергали нас звонками и встречами. Чтобы только сидеть и писать. Ну и автономия определенная должна была быть – залы для совещаний, комнаты для работы, для отдыха. Вот я и выбрал такое решение.
Фактически тогда мы написали первый закон новой России. Он начинался буквально теми словами, какими я объяснял идею Ельцину:
«Референдум РСФСР (всероссийский референдум) – всенародное голосование по наиболее важным вопросам государственной и общественной жизни Республики. Решения, принятые всероссийским референдумом, обладают высшей юридической силой, в каком-либо утверждении не нуждаются и обязательны для применения на всей территории РСФСР».
Как референдумы спасли РоссиюЯ всегда считал и считаю этот закон главным для смены политической системы и выигрыша всей ситуации.
Когда в сентябре 1990 года я убеждал Верховный Совет РСФСР в необходимости срочно принять закон о референдуме, я показывал, как этот механизм поможет выйти из паралича власти, который случился из-за конфликта между союзным и республиканским парламентами. Я говорил: «Над всеми парламентами есть высший судья – народ. Откладывая проект закона о референдуме, мы отнимаем у себя одну из немногих возможностей нормального, цивилизованного выхода из конфликта – без конфронтации, без гражданской войны. А именно путем обращения к народу, вынесения вопроса на всенародное голосование».
И последующие события показали, что это решение было правильным. При наличии примерно равного соотношения сил демократов и не-демократов каждая из сторон считала, что на выборах или на референдуме победит именно она. В итоге эта политическая иллюзия и своевременное обращение к механизму всенародного референдума несколько раз спасали страну от гражданской войны.
Во-первых, это история с законом о введении поста президента России[7]. Горбачёв и союзный центр никогда бы по доброй воле не дали России шанс создать пост президента. А расклад сил на съезде российских депутатов тоже был не самый благоприятный. Тут могло сработать и сработало только прямое обращение к народу, о том, что в такой сложной, многонациональной, разрываемой противоречиями стране необходим сильный, избираемый населением и пользующийся его поддержкой лидер. Чем не вопрос референдума? Да отличный вопрос!
Во-вторых, это апрель 1993 года. Знаменитый референдум «Да-Да-Нет-Да»[8]. Это был самый разгар конфликта, когда депутаты попытались объявить Ельцину импичмент.
Я хорошо помню эту ночь. Идет голосование. Стоит гнетущая тишина. Все, кто с яростью только что кричал «Долой!», по-моему, сами испугались, что проголосовали за отстранение Ельцина. Потому как ситуация тут же обросла слухами: сейчас придут вооруженные ребята и всех депутатов прямо в зале повяжут. В общем, перепугались своей храбрости народные избранники. И когда комиссия объявила, что импичмент не прошел, что для отстранения не хватило нескольких десятков голосов, по-моему, все дружно вздохнули с облегчением: «Ффууух, пронесло!»[9]
Но после ночи всегда приходит утро, а после застолья – похмелье. Буквально на следующий день возник вопрос: а что дальше делать? Импичмент не прошел, но проблемы и противостояние остались. Поскольку я человек миролюбивый и не склочный, то у меня возникла идея, что нам надо не бороться с депутатами, а предложить политическую комбинацию в виде референдума.
С этим неожиданно согласились все. И… начался большой и длинный торг о вопросах референдума. Хасбулатов с командой сначала хотели поставить только один вопрос: о доверии правительству Гайдара. Потом добавили: о доверии президенту и об одобрении социально-экономической политики правительства. В общем, уже не помню как, но в итоге на референдум пошли четыре вопроса: о доверии президенту, об одобрении социально-экономической политики президента и правительства, а также о необходимости досрочных выборов, соответственно, президента и народных депутатов.
Тогда-то и родилась эта знаменитая формула, которую наши сторонники стали скандировать повсюду: доверие к президенту – да; одобрение политики правительства – да; досрочные выборы президента – нет; досрочные выборы депутатов – да.
Сам референдум был назначен на 25 апреля. Я им особо не занимался, потому что мы с Сергеем Сергеевичем Алексеевым к этой дате спешили закончить проект президентской Конституции. Потому как Ельцин должен был тем самым символически сказать народу: «Я обращаюсь к вам не просто с вопросом о том, любите вы меня или не любите, а предлагаю вам свою программу обустройства России в виде нового Основного закона».
Референдум дал тот результат, на который мы рассчитывали. Единственное, о чем я до сих пор жалею, – что итоги голосования не были использованы так, как я предлагал. А предлагал я осуществить «нулевой вариант»: через месяц пойти на одновременные досрочные выборы и президента, то бишь Ельцина, и депутатов.
В целом мы тогда выиграли. Морально выиграли, политически тоже. За досрочные выборы президента высказалось 49,49% участников референдума, а за досрочные выборы народных депутатов – 67,16%.
Но Конституционный суд сделал удивительный кульбит. Он заявил буквально следующее: хотя подавляющее большинство участников референдума выступили за досрочные выборы депутатов, это решение принимать во внимание не надо. Потому что, по мнению судей, считать голоса надо не от числа участников референдума, а от общего количества избирателей. А при таком подсчете до пятидесяти процентов от списка всех избирателей результат не дотягивает. То есть референдум состоялся, воля народа проявлена, но она не имеет юридического значения.
Тем самым Конституционный суд дал противникам президента основания думать, что они тоже не проиграли, а значит, двойственность ситуации сохранилась.
